Интервью Людмилы Вербицкой газете «Комсомольская правда»
Об этом «Комсомолке» рассказала один из ведущих филологов страны, президент Российской академии образования Людмила Вербицкая.
— Людмила Алексеевна, дела-то с русским языком совсем плохи. Ко мне на практику приходят студенты журфака, которые пишут с кучей ошибок, язык у них скудный. Что делать-то?
— Известно, что делать. Только для этого средства нужны большие и воля.
Сейчас распереживались: боже мой, минимальный порог ЕГЭ по русскому языку снизили с 36 до 24 баллов! Да раньше больше жульничали, а на самом деле было так же — у многих выпускников знание родного языка на очень слабую троечку.
У нас недостаточного хороших учителей русского языка. У нас нет учебника, который должен показывать структуру языка и делать это увлекательно. Чтобы дети, держа его, не говорили то, что я иногда слышу: «Господи, как я это ненавижу!»
Петербург — культурная столица, более 700 школ. Но максимум 10 — 15 из них создали обстановку, когда дети с радостью идут на занятия.
— Так проблема в нехватке денег?
— Не только. Недавно был совет по русскому языку при правительстве. Шла речь о том, как мы продвигаем его за пределы нашей Родины. Но одна я говорила о том, что в первую очередь нужно подумать о состоянии русского языка внутри России. В Польше конкурс на русское отделение филфака Варшавского университета самый большой. А у нас? Если приходят из педагогических вузов в школы преподаватели русского языка и литературы, то половина через год уходит. Английского, французского и немецкого — нет. К ним другое отношение — они иностранный преподают. А что такое русский? Вроде я им владею и все, я могу и учить…
— Так что делать?
— С моей точки зрения, педвузы должны стать частью классических университетов. Мы сейчас принимаем туда тех, кто никуда больше не может попасть. Ребята в большинстве своем не любят детей и не хотят связать свою жизнь со школой.
Нужно давать фундаментальное образование этим студентам, а не только педагогику и психологию, которая тоже читается в педвузах не лучшими преподавателями и не в том объеме, в котором нужно. Им нужны глубокие знания, которые дает университет. А потом заинтересовывать идти работать в школу.
— Вы сейчас говорите как эксперт со стороны. Но вы же президент академии образования… Вам и карты в руки.
— К сожалению, мы в РАО пока решаем только одно — как выстроить дальше нашу жизнь. Идет реорганизация академий, и нашей в частности. Нужно открывать междисциплинарные центры. Например, у нас никогда не было Центра русского языка.
— Теперь будет?
— Да. Он уже утвержден, штатное расписание разрабатывается.
— Вам не кажется, что, пока время тратится на возню с оргвопросами, ситуация ухудшается?
— Вы же понимаете, что за год изменить ситуацию невозможно. Минимум четыре года должно пройти, чтобы стало улучшаться положение. При условии, что мы существенно изменим принципы отбора будущих учителей, систему их подготовки. И серьезно займемся повышением квалификации тех, кто сегодня работает.
У меня две дочери, между ними разница в 12 лет — поэтому я могла наблюдать, как учили старшую и как учили младшую. С каждым годом было все хуже и хуже. Когда моя младшая дочь пошла в прекрасную питерскую школу, учительница говорила «иди к дОске», ее ребята поправляли, а она отвечала — молчи, дура, я лучше знаю!
Когда училась старшая, этого не было. И этого не могло быть, когда училась я! А я училась и в 239-й школе в Петербурге, и во Львове. Когда во время сталинских репрессий моего отца арестовали, меня туда в колонию отправили, а замначальника колонии добилась разрешения, чтобы я посещала городскую школу. Там были прекрасные учителя, они готовились к каждому уроку, как к празднику.
— Что же произошло?
— Сейчас во многом винят низкие зарплаты. И правильно: нужно поднимать их, и в первую очередь базовую часть. Но дело не только в этом. В Москве учителям хорошо платят, есть конкурс на место преподавателя. Но когда я встретилась со столичными учителями, услышала много такого, чего даже не могла предположить!
— Например?
— С того момента, когда сочинение убрали из школы, я боролась за то, чтобы его вернули. Вроде бы учителя должны радоваться: у них будет возможность понять, что думает ребенок, как он излагает свои мысли, каким образом строит повествование. А они мне сказали: да вы что, мы с ужасом этого ждем, это другой вид работы, мы привыкли работать на ЕГЭ!
— Но при таком отношении у учителей к сочинению вряд ли будет польза от его возвращения…
— Дело не в самом сочинении, а в том, ради чего учителя учат. И сегодня среди заданий ЕГЭ есть эссе. Но нет к нему жестких требований — дети написали пять строчек как могут, и вроде задание выполнено. В школах, мне кажется, последние 5 — 7 лет не учат мыслить, не учат наизусть запоминать. Вы можете представить, что в школах Петербурга вместо чтения в четвертом классе уроки физкультуры проводили!
А если будет сочинение, учителям придется учить ребят излагать свои мысли, грамотно писать.
Почему отменили сочинение? Появились сборники — «Триста лучших сочинений». И оттуда все списывали. Но теперь есть программа «Антиплагиат». А потом, можно же давать такие темы, которые не спишешь. Например, «Мои мысли о прекрасном»…
— А потом попадается учительница-грымза, которая говорит: ты неправильно мысли о прекрасном понимаешь… и ставит двойку.
— Это сколько угодно, конечно. Потому что она сама не знает, что такое прекрасное. Поэтому и идея, чтобы сочинение проверяли несколько учителей, и само оно в отсканированном виде хранилось в общедоступной базе. Будут сомнения по оценке — можно поднять работу и посмотреть.
— Людмила Алексеевна, еще одно нововведение — единый учебник по литературе…
— Я против этой идеи! Даже в советское время был не один учебник, можно было из двух-трех выбрать. Но самое главное, хорошие преподаватели по учебнику не учили! У меня в старших классах были тетрадки, в которые я записывала то, что рассказывал учитель. Например, о том, как Александр III Достоевского пригласил с женой на беседу. И как он был первым, кто уходил к императору спиной, а прежде все пятились задом… Из такого личного отношения к писателям и рождается интерес, а потом любовь к литературе.
Наша академия проводит экспертизу учебников. В этом году около сотни забраковали. Чтобы появились новые интересные книги, мы хотим объявить свой конкурс. В начале осени будут понятны критерии. А в следующем году подведем итоги.
— Один хороший учитель как-то по поводу спора о количестве учебников заметил: мне все равно, сколько их будет, главная проблема не в учебнике, а в том, что дети не читают.
— Это правильно. Если вы будете читать ребенку с рождения, он вырастет и будет читать сам. Но у нас, по статистике, только две сотых всех родителей читают!
— Но мы же не можем издать указ — читайте детям!
— Наш президент — удивительный творческий человек. И не только потому, что он выпускник Петербургского университета. Он всю жизнь и сам учится. Уезжая из Петербурга, он не знал английского языка вообще. Теперь он его прекрасно знает. Покажите мне другого такого президента, который бы каждый день час занимался языком! Он обратился к нам — составьте список из ста книг, чтобы ребенок знал, какая интересная литература не вошли в школьную программу. Мы это сделали. Список вывешен. Но вот вопрос: как сделать, чтобы захотелось прочитать хотя бы те книги, которые президент рекомендует?.. Начинать, наверное, все-таки нужно с того, чтобы в школе и семье прививать любовь к родному языку, к тому что читать — полезно и престижно.
ИЗ ДОСЬЕ «КП»
Людмила Алексеевна Вербицкая — известный ученый-лингвист, доктор филологических наук. С 1994 по 2008 год — ректор СПбГУ. Сейчас президент этого университета. С 2013 года — президент Российской академии образования.
kp.ru, 29 июля 2014
