Академический ресурс Людмилы Вербицкой

В октябре 2013 года Людмила Вербицкая была избрана президентом Российской академии образования. Профессор, доктор филологических наук, личность известная и авторитетная в научном сообществе. Лидер по характеру, инициативная, деятельная, не боящаяся ломать стереотипы.
У нее жесткий график работы. Можно сказать, живет между Санкт-Петербургом и Москвой. Но именно дорога оставляет место для раздумий. Мелькают за окнами то белые заснеженные поля, подкупающие своим умиротворением, то из сумерек проступают высокие кроны деревьев или совсем по-весеннему утреннее небо разрывает стая птиц… Наша жизнь чем-то напоминает постоянный круговорот в природе.
О чем думает и какими планами живет наша собеседница? Об этом расскажет наше интервью.

Самая важная академия

Что вы считаете своей приоритетной задачей на посту президента РАО? За это время в академии прошли масштабные организационные изменения, перед коллективом поставлены новые задачи. Встречаясь с Президентом РФ, вы отметили, что Российская академия образования – самая важная. Без школьного образования никаких других академий быть не может.

Дело не только в том, что РАО занимается и дошкольным, и школьным, и высшим образованием (до моего прихода академия не работала с вузами), а в том, что Российская академия образования – единственная из государственных академий, применяющая результаты своих фундаментальных исследований сразу на практике.
Важно еще и то, что мы работаем с самой незащищенной частью населения – маленькими детьми, имеющими проблемы как в развитии, так и со слухом, зрением и так далее. И наши научно-исследовательские институты – институт возрастной физиологии (директор – М.М. Безруких), психологический институт (директор – В.В. Рубцов), институт коррекционной педагогики (директор – Н.Н. Малофеев) – функционируют еще как клиники.
За последнее время была принята концепция дошкольного образования. Дети с трех до семи лет оказались в центре внимания специалистов. Хотя, конечно, не все проблемы еще решены – не хватает учреждений дошкольного образования и высококвалифицированных работников.
Другой, не менее важный момент связан со школой. Мы хорошо понимаем – стандарты, принятые четыре года назад и ранее, должны быть пересмотрены, поэтому активно работаем над концепцией преподавания русского языка и литературы. Это непросто: скоро минует год, как ведется кропотливая работа, и вместе с тем нерешенных вопросов остается по-прежнему много. Но, надеюсь, в конце концов эта концепция будет принята.
То, что Российская академия образования уделяет внимание и вузовскому образованию, очень важно: хотя бы потому, что школа и вуз тесно связаны. Пока мы занимаемся преимущественно педагогическими вузами, но думаем, другие также будут с нами сотрудничать.

Государственная задача Российской академии образования – сделать эту отрасль одной из лучших. Какие инновационные изменения в системе образования могут способствовать этому?

Во-первых, нужен серьезный подход к педагогическим вузам. С моей точки зрения, в России не может быть отдельных педвузов. Соответствующие факультеты должны действовать в классических университетах. Например, невозможно подготовить настоящего врача высокой квалификации в отдельном медицинском институте, без общеобразовательных факультетов. Именно поэтому более двадцати лет назад мы открыли медицинский факультет в Петербургском университете. Тогда это решение встретило серьезную критику со стороны ректоров медицинских вузов и других членов образовательного сообщества.
В Санкт-Петербургском государственном университете есть прекрасные факультеты: математический, химический, филологический и прочие. Только в таких условиях можно подготовить настоящего врача XXI века.
Безусловно, есть хорошие, динамично развивающиеся педагогические институты, но все-таки внутри классического университета педагогический факультет мог стать весьма успешным.
К сожалению, у нас не так много ярких и творческих личностей, обучающих детей, заставляющих их анализировать, думать, сравнивать. Петр I в своем послании к первому российскому Санкт-Петербургскому университету, указ об открытии которого он подписал 21 января 1724 года, акцентировал, что студентов надо учить думать, анализировать, сравнивать, ничего не принимать на веру. То же должно быть главным в процессе обучения детей. Их надо учить мыслить.
Есть еще целый ряд вопросов: положение учителя, отношение общества к учителям-предметникам, особенно преподавателям русского языка и литературы. По моему мнению, русисты – главные в школе, но почему-то обучение иностранным языкам считается элитным?!
Это проблема взаимоотношений родителей и школы. Управление системой образования усложняется тем, что каждый россиянин считает себя крупным специалистом именно в области образования.
Но происходят и положительные изменения. Когда я вручала дипломы в Московском педагогическом государственном университете (ректор – А.Л. Семенов, член РАО) и задавала вопрос: «Куда вы пойдете работать?», – оказалось, многие выпускники филологического факультета уже работают или собираются пойти трудиться в школу. Однако в целом ситуация с выпускниками не радует. Из педагогических вузов – даже из известного герценского университета (РГПУ им. А.И. Герцена – единственный педагогический вуз, входящий в «Топ-100» вузов России, по версии журнала «Эксперт», 45-е место, 2015. – Прим. ред.) – в школу приходят, несмотря на официальную статистику, не более 10 процентов выпускников. Получив знания и взяв на себя смелость, студенты идут работать не в образование, а на различные предприятия.
Я уже лет пятнадцать твержу: государство учит за свой счет, поэтому имеет право предъявлять определенные требования к выпускникам. Например, человек, окончивший педагогический вуз, мог бы не менее трех лет поработать в школе. Пока такую норму на государственном уровне ввести не удалось.

Какие, по-вашему, традиции советского образования стоит сохранить?

В Советском Союзе было достойное образование. Недостаток – секвестирование информации, получаемой детьми. Поэтому в программе по литературе не числились произведения, которые просто обязаны там быть. Прекрасно помню, как в учебнике по истории нужно было заклеить портреты известных полководцев, которых расстреляли. Такое действительно было. Но сам процесс – совершенно особый. Необходимости в учебниках практически не существовало. А все потому, что материалы, предоставляемые учителями, в особом сопровождении не нуждались. К сожалению, таких педагогов сейчас немного. Имея возможность провести анализ деятельности школ двух крупных городов – Москвы и Петербурга, я вижу – в том числе и по тому, как учились мои дети (у них разница в двенадцать лет), – что с каждым годом сложностей в школе становится все больше и больше. Знаю примеры, когда учительница говорила: «Иди к дОске», – а когда ученик поправлял, отвечала: «Молчи, я лучше знаю».
Еще один важный момент: в советское время все читали. Страна была читающей. Независимо от того, кем работал человек. Даже водители трамваев в перерывах между рейсами сидели с открытой книгой. В метро человека без книги увидеть было сложно. Сейчас читать перестали. Из этого вытекает ряд острых проблем. Существенно ухудшился уровень знаний по русскому языку. Мой внук пишет идеально, хотя правил особо не знает, – все потому, что читал с трех лет. Вернуть привычку к чтению детям нужно обязательно. Фонд «Русский мир» и Петербургский университет много делают для возрождения любви к книге. Устраивалось целое представление под названием «Читай-град», когда ребенок попадал в сказочный мир, где улицы носили названия популярных художественных произведений и маленький путешественник ощущал потребность прочесть их. Мы будем реализовывать такие проекты и в дальнейшем.

Какую роль вы отводите академии в медиапространстве? Например, страничка РАО на Facebook за короткий период собрала большое количество подписчиков. Насколько сегодня важно быть в поле зрения?

Конечно, мы делаем на это упор. Прежде многие не знали о существовании академии образования. Некоторые руководители впервые переступили ее порог, когда я стала президентом РАО. Естественно, наша задача – быть в медийном пространстве. Жители России, в силу разных обстоятельств не следящие за новостным потоком в сфере образования, должны получать актуальную информацию вовремя и не искаженной.

Де факто: в прошлом году около сотни учебников не смогли пройти рецензирование, а высокую академическую оценку получили лишь несколько изданий. В чем основная беда современных учебников, и как академия планирует с этим бороться? Ведь педагогическая экспертиза учебников – одно из важных направлений деятельности РАО.

Главное, чтобы по всем требованиям, предъявляемым в экспертизе, были даны четкие ответы. Учебник должен быть доступен ребенку, не содержать фактических и грамматических ошибок, где материал подается соответствующим образом по каждому предмету. У нас – замечательные эксперты. Они абсолютно независимы. Опытные, хорошо понимающие свою задачу и умеющие посмотреть на издание как глазами ребенка, так и педагога. Но проблема в другом – мало хороших учебников. Кажется, как может не быть отличного учебника по русскому языку? Хотя мы пропускаем лучшие из поданных на экспертизу, идеального учебного пособия по этому предмету не существует! Я пыталась проанализировать все учебники русского языка, по которым работают российские школы, и поняла – лучше учебника Льва Владимировича Щербы, 1934 года издания, нет. Его написал академик. Но вернуть этот учебник в школы, к сожалению, невозможно.

Проблемы русского языка

Вы автор более 300 работ в области русского языка и общего языкознания, фонетики, фонологии и методики преподавания русского языка. Ваши труды, посвященные проблемам современного произношения, заложили основы новых перспективных направлений языкознания. В чем видите главную причину массовой потери грамотности в России? Рекорд, поставленный при написании Тотального диктанта в 2015 году, удручает: 273 ошибки в 282 словах!

Тотальный диктант проходил не только в России, но и за рубежом, я и сама проводила такой диктант в прошлом году в Берлине. Две причины я уже назвала: первая – у нас не читают, вторая – нет хорошего учебника. И, наконец, третья: методы обучения, наверное, не лучшие. Когда учитель сам хорошо понимает, чему он должен научить, и выбирает удачные формы, у него все получается. Приведу пример не школьного, а вузовского преподавателя. У нас в Петербургском университете работает профессор Фатима Абесаловна Елоева. Она окончила албанское отделение, преподает на новогреческом. Знает более двадцати языков. Но главное – она фактически за месяц может научить своему предмету. В это никто не может поверить!
Я до сих пор вспоминаю уроки моих учителей. Каждый раз был яркий, запоминающийся спектакль. Учительница русского языка Тамара Алексеевна Владимирова очень умело пользовалась текстами из пьес А.Н. Островского. Она вбегала в класс, театрально вскрикивая: «Уж замуж невтерпеж!». Мы еще не знали, что это слова Липочки из пьесы «Свои люди – сочтемся», но уже тогда, в пятом классе, на всю жизнь запомнили: эти слова пишутся без мягкого знака. Вот такие нужны формы! Между прочим, сейчас появляются запросы на такие уроки-спектакли. Преподавать следует в яркой, доступной форме, чтобы дети не заучивали механически «существительное-прилагательное-глагол».

Важное место в вашей научной деятельности занимают вопросы культуры речи, стилистики, лексики и семантики современного русского языка. Почему именно русский язык стал предметом пристального изучения?

Да у меня и выбора не было. Спасибо заместителю начальника детской колонии, в которой я находилась в связи с арестом отца по так называемому «ленинградскому делу», Виктории Николаевне Карповой: она добилась для меня права поступить в университет. Это был 1953 год, со смерти Сталина прошло не так много времени, и условия почти не изменились. Мне запрещалось поступать на все факультеты, кроме филологического, причем только на отделение русского языка. Так определилась моя судьба. Но, спасибо Господу Богу, я ни разу об этом не пожалела.
Первый курс проучилась во Львовском университете, после реабилитации отца перевелась в Петербургский университет. А хотела пойти в медицинский. Позже младшая сестра воплотила эту мою мечту, став хирургом, профессором медицинских наук.

За двести семьдесят лет деятельности Санкт-Петербургского государственного университета вы стали первым ректором-женщиной (!) и затем первой женщиной-президентом Российской академии образования. Трудно ли ломать стереотипы?

Невероятно трудно. Выборы ректора Санкт-Петербургского университета проходили в два этапа. Первый – рейтинговое голосование. Моими конкурентами были двое мужчин: один – бывший проректор по науке, второй – директор физического института. Когда на финишную прямую вышли только я и проректор, то некоторые мужчины демонстративно держали коллег за пиджаки и кричали: «Неужели вы бабе отдадите университет?». Несмотря на это более 75 процентов коллектива проголосовали за меня. Надо сказать, то, что я женщина, очень помогло. Я входила в любой, необходимый мне кабинет, и ни один мужчина не мог сказать что-то типа: ««Закройте дверь с той стороны».
Реформирование РАО шло не так сложно, как Российской академии наук. Трудно было объединять институты, стараясь сохранить их направления деятельности и объемы фундаментальных исследований. К счастью, все они сохранили статус институтов РАО, но непосредственно руководит ими Министерство образования и науки. Реорганизация завершилась, и институты работают.

Как вы оцениваете свой стиль руководства? И чем, на ваш взгляд, отличается мужской стиль от женского?

Мне кажется, женщины более ответственны. Они привыкли заботиться о семье, растить детей, поэтому несколько иначе относятся к своим обязанностям. Но вообще, все зависит от того, какой мужчина и какая женщина. Некоторые мужчины руководят совершенно в женском стиле, и бывает наоборот.
Свой стиль руководства трудно оценить. Для меня важно одно – обязательно поговорить с человеком. Признаюсь, раздражает общение онлайн, хотя и приходится писать мэйлы. Для меня легче и полезнее поговорить по телефону, нежели отослать письмо и получить ответ. Важно услышать голос, понять интонацию, почувствовать настроение человека. Именно этим я занималась, пока шел процесс реорганизации академии.

Жизненные ценности

Вы почетный житель города Санкт-Петербурга. Что значит для вас это звание? И что вы вкладываете в понятие «коренной петербуржец»?

У меня немало различных званий, но это – самое дорогое. Потому что папа родился в Ленинграде… Когда-то, очень давно, мой дедушка привез сюда бабушку. Этот город совершенно особый. Те, кто в нем не живет, видит только внешнюю сторону. Да, строился он по конкретному плану, его возводили прекрасные итальянские архитекторы, у него замечательные улицы. Обворожительны белые ночи. Но главное другое – дух города. Это мегаполис высокого интеллекта и глубокой интеллигентности. И люди, приезжающие и остающиеся здесь жить, чувствуют и постепенно подтягиваются под общий стиль. А еще это город с очень тяжелой судьбой. Все сталинские репрессии, прокатившиеся по стране, в значительно большей степени задели Ленинград. Главный коридор Петербургского государственного университета, проходящий через здание и составляющий в длину четыреста метров, называется арестометром. Каждый день в течение многих лет по нему уводили арестованных – и преподавателей, и студентов. Эта трагедия России не просто коснулась города, она пронзила его насквозь. Может быть, многие не понимают, что от страха город избавил только Анатолий Александрович Собчак, в 1991 году переименовавший его по желанию жителей в Санкт-Петербург. Для меня это звание самое святое.

О блокадном Ленинграде написано много книг, но в каждой семье есть своя история. Вы рассказываете о том времени студентам? Находите ли отклики в юных сердцах?

Если бы я не видела этого сама, я бы не поверила! Можете себе представить: голодный город, уже нет даже крыс, и молодая женщина перевозит на саночках те самые буханочки хлеба. И вдруг что-то попадает под полозья, и саночки, прикрытые легкой мешковиной, переворачиваются, и весь хлеб рассыпается по дороге. Рядом оказываются человек пять-шесть, но никто не схватил буханку и не убежал. Помогли все собрать и перевезти. Вот такие потрясающие ленинградцы.
Я много лет читаю лекции и всегда оставляю в конце каждой пять-семь минут для вопросов. Когда в разговоре возникает тема блокады, всегда вспоминаю об этом необыкновенном случае.
Знаете, у нас каждый год студенты становятся лучше и лучше. Это уже дети новой России.
Одной из первых в стране я поддержала ЕГЭ, поскольку понимала: иначе детям из регионов в вузы Москвы и Петербурга не попасть. Сейчас в СПбГУ на филологическом факультете учится 70 процентов иногородних. И это чувствуется. Столичные – избалованные жизнью, снобы, которых готовят в университет очень тщательно. Но все – замечательные, тонко чувствующие. Они знают и помнят о войне. Здесь не может быть таких нелепых случаев, который мне пришлось пережить. Как-то я была в одной семье (больше не хожу к ним) и речь зашла о войне, девочка-восьмиклассница, сидя на диване и небрежно листая альбом, спросила: «Это вы о войне 1812 года говорите?».

Поселок Колтуши имел особое значение в жизни детей блокадного Ленинграда. Его считали ближним тылом. В 1944 году подростки (в том числе Людмила Вербицкая) там разбили целый огород и сняли урожай картошки, других овощей, чтобы поддержать голодающие семьи. Через Колтуши проходила Дорога смерти. Путь этот вёл в Невскую Дубровку, а за ней пролегала линия фронта. Туда каждый день уходили тысячи солдат, и почти никто не возвращался назад.

Сейчас вы живете между Санкт-Петербургом и Москвой. У вас есть возможность сравнить коренных петербуржцев и коренных москвичей. Есть ли отличие?

Коренных москвичей я знала и раньше. Среди моих знакомых много интеллигентных, образованных, воспитанных людей. В академии встречаюсь только по рабочим вопросам. Приезжаю ранним утром, уезжаю поздним вечером.

Вы откровенно признаетесь, что свободного времени почти не остается, поэтому сначала разбираетесь со сложными и непонятными для вас вопросами. Для совершенствования уровня английского языка перед сном читаете неадаптированные романы Агаты Кристи. Остается ли время для любимых фильмов и настольных книг?

Кажется, что уже все в России и мире знают, «Война и мир» – это моя настольная книга. Понятно, я не вожу с собой все четыре тома, внук давно записал в смартфон. С романом «Война и мир» вообще сложно что-то сравнить. Сколько лет прошло, а я все время нахожу в нем нечто новое, не замеченное ранее.
Патриарх Алексий II, который в свое время был митрополитом Ленинградским и Новгородским (благодаря ему мы заключили соглашение между университетом и РПЦ), подарил мне Библию. Моя бабушка была сильно верующей, много рассказывала о Боге, я читала ее Библию. Но бабушка умерла, и книга куда-то пропала. В итоге первую мою собственную Библию с дарственной надписью я получила из рук нашего духовного наставника, будущего главы РПЦ. Дома я часто открываю ее и по несколько раз перечитываю страницы. Делать это можно до бесконечности. К сожалению, этот пласт культуры для людей моего поколения был утерян. Всех растили атеистами.

Говоря о современных авторах, вы выделили Людмилу Улицкую, Людмилу Петрушевскую и Татьяну Толстую. Расширился ли сейчас круг писателей?

Не так давно я взяла на заметку несколько книг и даже записала названия, чего обычно не делаю. У Александра Снегирева – совершенно новый для меня автор – вышел роман «Вера». Мое внимание привлекла новая работа Валерия Залотухи «Свечка». Посмотрела «Зону затопления» Романа Сенчина. Появилось несколько интересных изданий о Сталине, например, Олега Хлевнюка «Сталин. Жизнь одного вождя». Эти произведения мне кажутся интересными и содержательными, но… так пока и не успела прочесть ни одно из них до конца.

В детстве Людмила Вербицкая познакомилась со вдовой академика И.П. Павлова. Серафима Васильевна рассказывала любознательной девочке о научной деятельности и жизни первого русского нобелевского лауреата. Став взрослой, Л.А. Вербицкая не раз подчеркивала, что эти искренние рассказы зрелой умной женщины сыграли огромную роль в ее становлении.

В интернете есть любопытная страничка «Ученые, похожие на Людмилу Вербицкую». В качестве примеров приведены доктор филологических наук А.С. Герд и ученый-востоковед М.Б. Пиотровский. А если мы переформулируем: ученые, на которых похожа Людмила Вербицкая. У вас есть эталоны в науке?

Всегда помню о своих учителях. Это совершенно необыкновенные люди! Главный мой учитель – Лев Рафаилович Зиндер, блестящий германист, ученых такого уровня больше не было в нашей стране. О том, что он сделал, мы узнали спустя пятьдесят лет, когда стала возможной публикация части закрытых материалов. В годы Великой Отечественной войны он работал в Генеральном штабе и во многом способствовал победе нашей страны. Л.Р. Зиндер хорошо знал готический шрифт. К тому же он был не только блестящим филологом. Раньше было достаточно сказать: «Он профессор Санкт-Петербургского университета». И больше можно было ничего не добавлять. Это означало: человек – специалист в своей области, достаточно хорошо разбирается в музыке, литературе, живописи и искусстве. Мы всего три раза вместе были в Эрмитаже, но прогулки по гулким залам музея запомнились на всю жизнь. Никогда ни от кого больше я не слышала подобных рассказов!
Мы жили на Петроградской, иногда добирались до университета пешком, о каждом здании профессор мог рассказать удивительную историю. Я рано лишилась отца, и Лев Рафаилович проявлял удивительную заботу. Пока он был жив, где бы ни находилась, каждый вечер я должна была ему позвонить, глубоко понимая в душе: он волнуется за меня. Таким же потрясающим этот человек был и в семье. Его супруга – удивительная женщина. Мы часто работали вместе, писали труды, и всегда в их уютном доме меня ждал горячий свежезаваренный чай, ароматное домашнее варенье и… совершенно особый дух семьи. Это Учитель, который вырастил, воспитал меня. Доктор филологических наук, он отмечал: «Мне все равно, где вы думаете о проблеме фонемы, необязательно делать это, сидя за столом». Заставлял нас мыслить и всегда подчеркивал, что мы должны писать на понятном, доступном для окружающих языке. Никакого наукообразия. Никаких сложных выражений. Так просто, чтобы мог понять каждый. Удивительный человек!

Какого жизненного девиза вы придерживаетесь?

«Бороться и искать, найти и не сдаваться!» – главный лозунг моей жизни. Хотя частенько хочется произнести совершенно иные слова. Я выросла в трудовой колонии, где девочки пользовались лексикой, не принятой в приличном обществе. Позднее, уже в университете, я изучала жаргон с научной точки зрения, поэтому владею им отлично. Но, конечно, держу свои знания при себе.

Источник: Имена в образовании